То лето мы провели в Новханах. Нам с сестрой было по 10, а может и того и меньше. И не то, чтобы мы любили отдыхать на даче, просто выехать в тот год «за океан» нам не удалось – не сложилось с визой. По сути, мне и Джамиле- так зовут сестру, было все равно куда ехать– лишь бы не оставаться в душном городе в четырех стенах каменного дома. На удачу, мамина подруга пригласила погостить у них в родовом имении на Апшероне. Помню, как мы собирались в дорогу – шутка ли!- целых 2 месяца в гостях.
Электричка опаздывала. Сейчас уже не купишь билет, чтоб прокатиться на железной дороге по всему Апшерону – а тогда, это был одним из самых экзотических видов транспорта в городе. Во всяком случае, так казалось нам – двум маленьким девочкам с парой длинных косичек глубокого каштанового оттенка. Нам нравилось сидеть у окна – и зачастую за то, чтобы получить такое право между нами начиналась целая битва миров. Спор разрешал папа – сидели по очереди: пока одна, взобравшись коленками на сиденье, смотрела в окно, плотно прижав к нему руки – другая дулась и косо посматривала на часы на папиной руке, как бы говоря: «Смотри, не забудь когда моя очередь!» Но если удавалось занять места по обе стороны от окна сидений, то всю дорогу мы не умолкая обсуждали все увиденное: дома, людей, живность…
Особенно нам нравились станции. Кто-то сходил, кто-то садился, кто-то продолжал ждать. Женщины, мужчины, маленькие дети, продавцы пирожков, семечек и кукурузы. Помню, как мы обычно упрашивали купить нам что-нибудь, даже если в обычное время мы не были любителями этого самого «что-нибудь». Мама не любила этого – никогда не знаешь, в каких условиях были приготовлены эти пирожки или в какой воде варилась кукуруза, но всегда уступала. И мы, счастливые и довольные, жуя пресную кукурузу, продолжали глазеть из больших окон шести вагонной электрички. Папа всегда высчитывал, с какой стороны будет солнце и занимал места с противоположной. Так, пока все остальные изнывали от жары и слепящего света, сторона «везунчиков» тихо беседовала, отдыхала, кто-то спал, а кто-то задумчиво глядел на не заканчивающиеся ряды нестройных загородных домов с разноцветными железными дарваза-гапы.
Я и сейчас люблю поезда и всегда выбираю место у окна – поезда всегда напоминают мне про те времена – и не важно за окном дорога из Цюриха в Люцерн, или из Баку в Ленкорань — есть что-то притягивающее в этом мерном звуке железных путей.
Мы часто совершали такие вылазки – особенно летом, когда ездили к себе на дачу. Но в тот год родители затеяли строительство, и оставаться в полуразрушенном доме не представлялось возможным. И вот мы едем в гости! Гости…Это сейчас мне уютнее всего у себя дома, а тогда нам собираться в гости – было равноценно манне небесной. Можно посмотреть как живут другие, какие у них игрушки, конфеты и нас потом не попросят помыть за собой посуду. И не то чтобы всего перечисленного у нас не было – конечно было, просто у других все всегда казалось особенным: красивее, вкуснее, интереснее.
Дверь нам отворила тетя Раида. Ее смеющиеся глаза разом охватили всех нас: «Какие вы все беленькие! Ничего – исправим». Двор был большой. Чего тут только не было! 3 двухэтажных дома – каждый из сыновей построил свой дом рядом с отцовским, огромный сад с фруктовыми деревьями, огород, песочница, беседки, качели… Откуда-то доносился запах долмы и свежего чая. На смех и голоса выбежали две девочки – им было столько же, сколько и нам – это были племянницы тети Раиды. Они тоже жили в городе, но на лето мама отправляла их к бабушке. Помню, как старшая недоверчиво присматривалась к нам, стоя поодаль, а младшая за 5 минут рассказала о себе все: почему-то запомнилось, что за завтраком она ела жареную яичницу. Может потому что мы за завтраком обычно не ели ничего жареного. Нармин и Гюля – вот как их звали – у нас у всех уже свои дети — время летит незаметно.
Помню, как нас представили бабушке — слепой старушке маленького роста. Она сидела сгорбившись, отчего казалась еще меньше. Джамиля начала плакать – белесые неморгающие глаза испугали ее, да и мне было не по себе. А мама все не уходила — разговаривала с бабушкой тихо-тихо – в этом доме все было каким-то тихим, и пахло лекарствами. Это так не вписывалось с залитым солнцем двором, из которого мы только что пришли. В тот дом мы больше с сестрой не заходили – да и никто нас об этом больше не попросил.
Наше лето началось… Мы быстро подружились со всеми обитателями этого мирка за каменным забором. По утрам все дружно собирались на самой большой веранде одного из домов на завтрак — тут было все: домашний сыр, масло, молоко, салат из помидоров и огурцов. Мы делали сладкий чай и глотали сыр в лаваше толком его не разжевав — торопились играть. Мама строго посматривала и говорила: «Ешьте нормально, до обеда стол накрывать не будут».
Но мы быстро управлялись и убегали в песочницу – строить смешливые рожицы на песке и выстраивать из маленьких ведерок фигурные колонны. Мы ждали, пока взрослые закончат завтракать и отведут нас к морю. Море…это, наверное, было ключевым для нас словом. Мы ждали целых 10 месяцев – вечность для детей, пока, наконец, Хазар в очередной раз примет нас в свои объятия. В то лето оно было по-особенному теплым, немного соленым и отдавало горечью, когда глотали много воды. Мы ныряли, чтобы достать до дна, считали, кто дольше продержится под водой, кто дальше уплывет, выше прыгнет. Все это сопровождалось веселым смехом, брызгами воды, догонялками и окликами родителей – не уплывать далеко. Пахло детством и беззаботностью. Не хотелось выбираться из этой воды. Казалось, нам хватит сил переплыть это необъятное море. Выбегая, мы тряслись от холода в 35-ти градусную жару и закапывались в горячий песок. Кто-то собирал ракушки и отлавливал рачков. Вдалеке виднелась лодка – она казалась несуразным пятном на фоне мерцающей глади воды. Мы радовались, когда было ветрено – в такие дни волны у берега были огромными, и мы поворачивались спинами к ним, выжидающе зажмурив глаза. Через несколько часов мы с неохотой покидали берег, не чувствуя усталости, а ночью засыпали за секунды.
У слепой бабушки – Зибы ханум было 4 дочерей и 2 сына. Семья была настолько дружной и гостеприимной, что любой здесь чувствовал себя как дома. У всех ее детей были уже свои семьи — только Сона, младшая и самая красивая дочь Зибы ханум, не была пока замужем. Ей было 22 и я помню, как мы с девочками с восторгом смотрели на ее длинные, смоляного цвета волосы, волнами ниспадающие на тонкие плечи. Взгляд ее черных глаз всегда был полон доброты. Она училась в университете и сдавала экзамены, нам нельзя было заходить в ее комнату. Но мы украдкой заглядывали к ней. Помню, у нее была гитара, и мы с умным видом брали ее, чтоб поиграть. Это были несвязные звуки, режущие ухо и лишенные всякого ритма и мелодии. Сона ласково улыбалась и говорила: «Девочки, не обижайте ее — у нее ведь тоже есть душа». И мы потом долго искали, где же у гитары душа. Пару лет спустя Соны не стало. Менингит: не высушила волосы, вышла в снег и простудила голову. Несколько дней жуткая головная боль, потом кома и красивой девушки Соны не стало…Помню, как мы с сестрой долго плакали, когда узнали.
Дядя Назим увлекался мотоциклами. Во дворе у него была мастерская, где он их чинил, красил, разбирал и собирал. Мы долго упрашивали научить нас кататься — на что дядя Назим мечтательно качал голову и говорил, что мы пока маленькие и сил у нас таких нет. Вот вырастете и приходите. Мы надували губы и продолжали расхаживать по рядам со стальными запчастями, инструментами и кучей всякого непонятного. А еще дядя Назим любил рассказывать сказки. Послушать его приходила даже соседская детвора. После вкусного ужина мы собирались в беседке под мечитканом, расстилали палазы, расставляли налчы и мягких подушечек, и, под мерный цокот сверчков, дядя Назим начинал свою историю. Они всегда были разные – Мелик Мамед, гулдуры, падишахи, пери, говорящие животные – мы слушали, затаив дыхание и боясь пропустить хоть словечко. Перед глазами оживали караваны с сокровищами, величественные дворцы, большие купеческие корабли, мудрецы с длинными белыми бородами, принцы и принцессы, разрушительные войны и мирные неизведанные города… Напоследок он всегда задавал нам какой-нибудь вопрос и просил поразмышлять до завтра. Все расходились, но мы еще долго пересказывали в голове услышанное: обсуждали, спорили, пока, наконец, кто-нибудь из взрослых не просил нас не шуметь.
Часто мы собирались в Мейнелик на самовар-чай. Широкие виноградные листья создавали желанную прохладную тень. Зейнаб хала приносила пюрренги чай (папа из-за яркого цвета называл его хоруз гуйругу) в армуду стаканах. Конфет здесь не любили – келле генд и разнообразные леб-леби, сушеные и свежие фрукты, хурма – были основными украшениями стола. Тетя Раида каждый день пекла какую-нибудь вкусность, чтоб порадовать детвору. Разговоры шли о жизни, политике, изменившихся нравах, о планах на будущее – нам они быстро наскучивали и мы убегали играть в прятки или в круговую лапту. Бегать нам не разрешали – Зейнаб хала закатывала на зиму лечо, икру, варенье и по всему двору можно было увидеть плоды ее трудов. Она с особенной любовью чистила, мыла, резала, крошила, поливала и всегда улыбалась. Мы приходили помогать ей и заодно просили рассказать местные байки. Она рассказывала про то, как море уносит людей, про диковинных рыб в соседнем озере, про то, как под одним из домов в селе захоронен клад, а под каким именно – никто не знает, про Мир Мовсума Ага и про свою молодость. Мы слушали и кивали, а работа быстро спорилась.
Всего и не упомнишь, но за то лето мы научились плавать, готовить кябаб, пользоваться закруткой, взбираться на заборы и не бояться собак. Дядя Анвер учил нас удить рыбу, Зейнаб хала показывала, как правильно сажать семена, а Сона учила нас различать созвездия на ясном небе Апшерона. Небо, на удивление, всегда было чистым, со множеством звезд и ярких точечек. Мы с замиранием сердца ждали, когда же упадет хоть одна звездочка, чтоб загадать сокровенное желание. Как-то под этим небом мы вчетвером посадили яблоню – теперь это уже большое дерево, которое плодоносит сочными апшеронскими яблоками с кислинкой.
За то лето мы узнали много нового, встретили новых друзей и навсегда сохранили в памяти их теплоту. Я не помню, откуда еще мне так же сильно не хотелось уезжать. А в школе наше сочинение называлось «Мое лето в Новханах»…
Нигяр Магеррамова,
Баку, 10.03.2015
