В отличие от Тагиева, это был беспощадный, жестокий эксплуататор, к тому же, очень скупой, прижимистый. Этот никогда не бросал денег \»на ветер\». Его состояние было ничуть не меньше тагиевского, скорее наоборот. В последние предреволюционные годы капитал Гаджи Зейналабдина равнялся от силы пяти-шести миллионам, тогда как состояние Мусы Нагиева оценивалось в семьдесят миллионов золотых рублей. При упоминании имени Ага Мусы вспоминается бальзаковский Гобсек. Это своеобразный восточный вариант западного капиталиста-стяжателя… Миллионер Ага Муса был довольно оригинальной, даже \»легендарной\» личностью. Несмотря на то, что на деньги Нагиева в центре города возвысилось величественное здание мусульманского благотворительного общества \»Исмаилийе\», несмотря на то. что он взял на себя завершение строительства бакинского реального училища и отстроил третий этаж, а на городской окраине возвел здание городской лечебницы (сейчас больница имени Семашко), несмотря на то, что Ага Муса пожертвовал значительную сумму на сооружение бакинского водопровода, — в народе за ним прочно закрепилось прозвище \»хасис\» (\»скупой\»).
Ага Муса вступил в религиозно-политическую секту \»бехаи\». На главном фасаде \»Исмаилийе\», на самом верху, он водрузил огромный портрет-памятник основателя течения шейха Бехауллы, высеченный из гранита. Под ним, в одном из круглых окон, стояла мраморная скульптура сына Нагиева — Исмаила.
Ага Муса родился в Баладжарах, в очень бедной семье. Его отец Наги продавал саман, брат до конца жизни работал банщиком.
Сам Ага Муса в молодости исходил бакинские улицы с паланом за спиной работал носильщико-амбалом. Благодаря нефти и природной деловой хватке он стал миллионером. Понастроил и понакупил в Баку много домов. Нагиев был владельцем около сотни зданий и десятка кораблей.
Долгое время Ага Муса проживал в Форштадте, в двухэтажном доме на углу Спасской и Гимназической улиц — позади Касум-бековской мечети. У дома горел фонарь, который называли \»Каменным\». В этот каменный фонарь были вставлены голубые, красные, зеленые, бирюзовые стекла: по вечерам квартал сиял разноцветными огнями. Возле \»Каменного фонаря\» постоянно толпились ребятишки, зачарованно глядя на \»волшебные\» стекла. Правда, сам Ага Муса не особенно жаловал всякие излишества, роскошь и прочее. Избегал лишних трат.
В конце концов по настоянию Гаджи Зейналабдина Тагиева он снял квартиру в доме Сеида Мирбабаева, который тот купил у купца Арамяна. Квартира Нагиева находилась в бельэтаже и считалась лучшей во всем доме.
У Нагиева был личный цирюльник по имени Исхак Караханов, который каждую неделю наведывался в дом к миллионеру, — подправлял волосы на голове, стриг бороду. Однажды, застав хозяина в добром расположении духа, он указал на богатый ковер, что лежал на полу, и попросил: \»Хозяин, ты — человек состоятельный, а мне такого ковра нипочем не купить. Подари его мне\». Ага Муса с невиданной щедростью поручает своему управляющему купить точно такой ковер и отправить в дом Караханова. Об этом случае после долго говорили, как о сенсации. Гораздо более характерен для него следующий эпизод: как-то на Каспии поднялся сильный шторм, не один корабль получил повреждения или пошел ко дну. Капитан одного из кораблей Нагиева сумел благополучно доставить грузы и корабль а бухту. Приходит он к хозяину и, радостный, докладывает: так, мол, и так, я дал обещание зарезать жертвенного барана, разреши… Ага Муса насупился и давай отчитывать старого морского \»волка\», словно мальчишку:
\»Очень даже напрасно, отец мой, если тебе так приспичило, дал бы обет поститься целую неделю или, еще того лучше — во время следующего рейса питаться на корабле не за счет хозяина, а за свой собственный\». Так и не дал нескольких рублей на покупку жертвенного барана, хотя капитан спас товар на десятки тысяч рублей.
Став миллионером и отстроившись, Ага Муса перевез жену-мусульманку и детей в красивый особняк на углу Торговой и Мариинской . А сам со второй женой — грузинкой по национальности — переехал в величественное здание из трех этажей, располагавшееся на углу Красноводской и Каменистой улиц. Внешний вид здания, богатство архитектурных украшений, орнамента, резьбы, великолепные окна, двери, балконы издалека привлекали внимание прохожих. Здесь уже Ага Муса явно не жалел средств, стремясь превзойти соседей. Купол на крыше, развевающийся штандарт были видны отовсюду. Перед домом находилась небольшая площадка с цветником, именуемая багировским садиком. Таким же великолепием отличалось внутреннее убранство дворца, с его богатыми барельефами, горельефами, лепкой и позолотой на стенах, на потолке.
В комнатах, залах — паркет всех мыслимых и немыслимых форм, зеркала — выписаны из Италии, мебель — из Франции. Нагиев обожал свою вторую жену и старался всячески угодить ей. На меджлисах, представляя грузинку-красавицу, он говорил по-русски: \»Наш жена…\» Шутники исподтишка подтрунивали над ним: \»Ну и что же, Николай II вместо \»я\» всегда говорит \»мы\». Вместо \»Я и Россия\» он говорит \»Мы и Россия\». Так и наш Ага Муса. Хочет быть не хуже царя. \»Иногда Ага Муса звал свою жену запросто — \»мой Амалия\».
Как-то Манташев во время дружеского застолья с гордостью сказал, что в Париже в его честь устроил торжественный раут сам Пуанкаре.
Ага Муса спрашивает: \»А сколько у этого Раута Пуанкаре буровых!\»
\»Раут — это не имя, это значит торжественный обед, меджлис. А Пуанкаре нефтью не занимается, — объясняет Манташев. — Он является президентом Франции, управляющим, если хочешь…\»
\»Э, подумаешь — управляющий! — скривил губы Ага Муса. — У меня на каждом промысле по управляющему. Я ни в жисть в гости к ним не пойду. Кто такой управляющий, чтобы я оказал ему эту честь!\»
Когда у Ага Мусы спрашивали, как идут его дела, он, как правило, отвечал весьма неопределенно: \»Дела, как у Нобеля, — дымоход широк, да короток, так что больше дыма, чем жара…\» Все свои дела он держал в строгом секрете: нипочем не скажет, сколько нефти добывают на его промыслах, есть у него закрытые фонтаны или нет, какое количество нефти скопилось в амбарах и резервуарах. Или назовет такие цифры, что и непосвященному понятно — цифры в десять раз меньше истинных. Купит какую-нибудь вещь за копейку, а продать старается за рубль. Смешно сказать: даже на себя денег жалел. За фунт хны или басмы для бороды и волос не давал более пятака: я, мол, в 1870-м году по такой цене покупал. Бакалейщики, зная его нрав, старались сбыть Нагиеву хну похуже, разбавляя ее обыкновенной краской.
Приезжает как-то Ага Муса на промысел. Глядит, возле недостроенного здания конторы сидят каменщики, чернорабочие и обедают. Развели из ненужных досок костер, греются. Подрядчик свернул папиросу и прикурил от спички. Ага Муса говорит ему:
\»Сынок, ты мне более не нужен, можешь завтра получить расчет\». Тот растерялся: \»Почему, Ага Муса!\» Миллионщик отвечает: \»Перед тобой вона какой кострище горит, а ты папиросу спичкой раскуриваешь. Тот, кто своего добра не жалеет, чужое-то тем более разорит\».
…Однажды жены миллионеров собрались в \»Исмаилийе\» на благотворительный бал. Каждая постаралась одеться побогаче, понавесить на себя побольше драгоценностей, чтобы затмить своим блеском остальных. Инженер, побывавший на том благотворительном вечере, рассказывал, что сперва мужчины (между собой, конечно) выбрали царицей бала осетинку Лизу — супругу миллионера Муртуза Мухтарова. Она появилась на вечере дважды: в разных нарядах и разных комплектах драгоценностей. Сначала ослепила всех диадемой, ожерельем, кольцами, браслетами, серьгами и поясом из крупных бриллиантов, а затем сменила комплект гарнитуром из огромных миндалевидных изумрудов. Каждый комплект драгоценностей весил не менее 700 каратов. Однако когда в зал вошла жена Ага Мусы, все зачарованно замерли. Она была усыпана изумрудами в форме цветов, птиц, бабочек и пр. Волосы грузинки искрились бриллиантами, а на ногах красовались золотые башмачки. Долго потом шли в городе разговоры об этом вечере.
Здесь следует сделать небольшое отступление. Старый финансист, всю жизнь проработавший в бакинских банках, лично знавший деловых людей того времени, знакомый со многими миллионерами-нефтепромышленниками, рассказывал, что богатей не держали дома своих драгоценных безделушек. Для этого в городских банках заводили специальные сейфы. \»Я, например, работал в Волго-Камском банке. Так там из 300 сейфов 70 или 80 предназначались для хранения фамильных драгоценностей. Кроме того, когда тот или иной богатей заказывал ювелиру драгоценную безделушку, одновременно с оригиналом изготавливалась фальшивая копия — точно такого же размера и формы. Подделки бывали столь искусны, что решительно ничем не отличались от настоящих драгоценностей. Золото, бриллианты, изумруды хранились в сейфах, а подделки надевали на свадьбы, в театры и на балы. Конечно, об этом никто не знал. В остальных 200-230-ти сейфах лежали ценные акции, купчие крепости на фабрики и заводы, движимое и недвижимое имущество\».
Я не смог сдержать своего любопытства:
\»Куда же подевалось все это золото, платина и бриллианты! Где сейчас это богатство!\» Финансист хитро улыбнулся: \»Переварилось в желудке пролетариата…\»
\»Как переварилось!!\» — оторопел я.
\»А очень просто, — с усмешкой отозвался ушлый старик. — Все эти бриллианты и
изумруды, все эти бесценные произведения искусства продали иранским купцам за муку, зерно, ячмень, лобио, горох, кишмиш и прочие продукты, которыми накормили народ…\»
Я подавленно молчал. \»Неужели не было другого выхода\». \»Тогда создали специальные комиссии, они опечатали сейфы во всех банках, а затем принялись за подсчеты. Все, до последнего карата, расписали, занесли в тетрадки, составили каталоги. То же самое проделали с вещами буржуев и купцов — мебельными гарнитурами, зеркалами, сервизами и прочим. Тогда в России был страшный голод, да и у нас люди бедствовали. Вот и поменяли те богатства неисчислимые на продукты, скот, птицу и тем немного накормили людей\».
…Управляющий делами нефтепромышленника Манташева — Григорий Александрович Казарбеков — рассказывал, что в 1908 году распространился по городу слух, будто бы Ага Муса задумал строить в Баку сразу восемь особняков. Четыре из них на Телефонной, один на Каспийской улице, пятое здание на углу Торговой и Мариинской, шестое — неподалеку от оперного театра, семиэтажное здание гостиницы \»Новая Европа\» по Горчаковской улице (сейчас офис компании \»Лукойл\»), восьмое — на городской окраине (больница имени Семашко)…
Подряд на строительство домов он отдал Гаджи Касумову. Азербайджанские миллионеры часто давали ему подряды на сооружение своих особняков и доходных домов. У самого Гаджи Касумова в городе также было несколько больших зданий.
Один из недоброжелателей Касумова пришел к Нагиеву и доложил ему, что подрядчик не чист на руку. За счет твоих домов строит себе четырехэтажный дворец на Станиславской улице — напротив бакинской технической школы. Ага Муса рассмеялся: \»Эх, отец мой, наивный ты человек! У меня никто ничего не сможет украсть. Гаджи строит свой дом за счет людей, у которых покупает материалы. На те деньги, что предназначены для строительства восьми зданий, он покупает материалы для девяти домов. Сверх восьми кирпичей еще один кирпичик, сверх восьми гвоздей еще один гвоздик… Я ведь проверяю цену каждой досточки, каждого гвоздика, которые идут на строительство моих домов. И это прекрасно знают все подрядчики. А что там ему удается урвать, — сие меня не касается…\»
У самого Гаджи Касумова рядом с деловой конторой находились большие магазины, торгующие строительными материалами. Сюда завозили товар со всего света. Другой магазин Касумова был на первом этаже здания, расположенного напротив технической школы; над входом красовалась гигантская вывеска: \»Пол — Паркет\».
Григорий Александрович Казарбеков рассказывал: \»Манташев поручил мне появляться от его имени на всех мусульманских меджлисах и благотворительных собраниях, особенно тех, что были связаны с именем Гаджи Зейналабдина Тагиева, и не жалеть там денег. Однажды я получил пригласительный билет на очередное собрание мусульманского благотворительного общества. Положил в один карман сюртука сотенный билет, в другой — целую пачку ассигнаций на 800 рублей и отправился. Войдя в фойе, я остановился как вкопанный. Прямо ко мне на встречу шла ослепительная красавица в роскошном наряде. Это была жена Гаджи Зейналабдина — Сона-ханум — прославившаяся своей красотой и щедростью. Она весьма активно участвовала в делах благотворительного общества.
Ее сопровождали две юные девушки, в руках у которых находились подносы. На одном — шелковые ленты, на другом — деньги… Соиа-ханум взяла с первого подноса ленту и прикрепила мне на грудь, ее ласковый взор околдовал меня. Я невольно протянул руку в карман, вытащил деньги и, сунув их в пригласительный билет, бросил на поднос. В это время в фойе вошел Ага Муса Нагиев. Сона-ханум, подобно лебедю, заскользила ему навстречу. Девушки прикололи на грудь миллионеру шелковую ленточку. Он извлек из кармана зеленую трехрублевку и нехотя бросил на поднос. Сона-ханум улыбнулась и сказала: \»Ага Муса, только что твой сын Ага Исмаил бросил на поднос сто рублей, а вот ты…\» Ага Муса скороговоркой перебил ханум: \»Матушка моя, ему что, он ведь мой сын, сын миллионщика Нагиева… Сона-ханум, а я чей сын! Сын бедного баладжарского крестьянина Наги, продавца самана. То-то же…\»
\»Выйдя из \»Исмаилийе\», — рассказывал далее Казарбеков, — я обнаружил, что вместо сотенной, приготовленной для пожертвования, я бросил на поднос всю пачку ассигнаций. Вот как умели \»выуживать\» деньги дамы-благотворительницы\».
О необычайной скупости Ага Мусы по городу ходили легенды. Собирали как-то пожертвования в пользу азербайджанских студентов, обучающихся в вузах России. Зашли к Нагиеву. Тот опять протягивает трешницу. Ему с укором говорят, мол, Тагиев дал 200 рублей. Ага Муса отвечает, ничуть не смутившись:
\»Гаджи — человек богатый, он-то, конечно, даст. Мог бы дать и больше. А я, отец мой, бедный старик. Какой с меня спрос!\»
Красивое здание, именуемое \»Зимним клубом\», и примыкавшая к нему гостиница \»Астория\» тоже принадлежали Нагиеву. Большие они ему барыши приносили. Оба здания он сдавал в аренду некоему грузину.
Частенько наведывался Нагиев в казино, хотя сам никогда не играл. У него здесь даже было свое особое кресло, в которое, кроме него, никто не смел садиться. Сидел он себе тихонько и благодушно наблюдал за игроками. Порой подремывал. Стоило какому-нибудь несчастному проиграться в пух и прах, как он бросался перед Ага Мусой чуть ли не на колени и принимался умолять о ссуде. Ага Муса невозмутимо диктовал свои, по обыкновению, грабительские условия. Сопротивляться было бесполезно: своих решений Нагиев не менял никогда. Таким путем десятки тысяч рублей золотом, нефтеносные участки, промысла и заводы, дома и корабли переходили к миллионеру. А одураченный игрок нередко пускал себе пулю в лоб.
Нередко миллионеры, нефтепромышленники, коммерсанты собирались вместе на каком-нибудь меджлисе. Каждый сидел строго на своем месте — в соответствии с положением в деловом мире и накопленным состоянием. Маклеры, дельцы, подрядчики теснились по углам, с краю центрального стола сидели заводчики и фабриканты, ну, а миллионеры-нефтепромышленники восседали в самом центре. Стол на этих меджлисах походил на .экономическую карту. Причем, карта эта год от года изменялась. Сегодня, глядишь, какой-нибудь маклер жмется в углу, а завтра сидит во главе пиршества и все ему в рот смотрят. И, напротив, личность самая уважаемая превращалась в жалкое существо, с которым даже здороваться переставали. Постоянно на одних и тех же местах сидели человек десять-пятнадцать. Эти люди были неподвластны никаким ветрам. Во время пиршеств дельцы, магнаты и банкиры говорили о ценах на нефть, о курсе акций, о положении на мировом рынке сбыта, стремясь выведать один у другого его планы и намерения.
Люди, находящиеся на грани банкротства, жаждали заручиться векселями и гарантийными бумагами от миллионеров, дабы получить ссуду в банке. Обращались по этому поводу и к Ага Мусе Нагиеву. Иной нарочно перед этим предложит перекинуться в картишки или кости, проиграет Ага Мусе рублей эдак пять-шесть, чтобы умилостивить старика, а затем излагает свою просьбу. Или ведет его в ресторан. Однако Нагиева было трудно провести, все эти уловки на него не действовали. Тем, кто просил у него в долг, от отвечал:
\»Я в финансовых делах не разбираюсь. Всем этим ведает мой главный управляющий Фатулла-бек… К нему и обращайтесь…\»
Даже городские нищие не протягивали к нему руку за милостыней — знали, что бесполезно.
К 1914-му году у Мусы Нагиева было семьдесят миллионов рублей золотом. А все наследство целиком оценивалось намного выше. В 1919-м году наследники Нагиева подали в суд на раздел наследства. Дело слушалось в суде три раза. Дело в том, что духовное управление потребовало передать десятую часть состояния Нагиева мечетям в связи с тем, что он являлся шиитом. По этому поводу \»святые отцы\» даже представили официальные документы. Обеспокоенные притязаниями духовного управления, наследники представили встречные доказательства того, что Ага Муса принадлежал к течению \»бехаи\» и однажды, выступая свидетелем на суде, отказался положить руку на Коран, поклявшись на книге шейха Бехауллы. Именно поэтому на его похороны, когда тело выносили из мечети, пришло мало людей.
К месту заметим, что в Баку было немало приверженцев учения \»бехаистов\». Они даже построили специальную мечеть без минарета. Она находилась на Чадровой (Мирза-ага Алиева). Сводчатые двери и большие окна выкрашены в голубой цвет. Застекленная веранда со двора также окрашена в голубой. Этот цвет выбрали руководители секты \»бехаи\». На главных воротах с улицы высечен горельеф какого-то святого старца, погруженного в раздумья. По всей видимости, это каменный портрет самого шейха Бехауллы.
Бехаисты проповедовали бессмертие души и тела. Поразительно, что они сумели внушить идею бессмертия даже такому хитрому, осторожному и трезвому человеку, как Ага Муса Нагиее. Он искренне верил в то, что никогда не умрет. Однажды, будучи в гостях у Тагиева, он вышел на балкон, позвал Гаджи и, указав на здание гостиницы \»Новая Европа\» (оно было тогда самым высоким в городе), сказал: \»Зейналабдин, если бы я был смертен, я бы ни за что не отстроил этакую махину, не потратил бы столько денег. Но я не умру\».
В некоторых мусульманских странах бехаисты подвергались преследованиям за свои убеждения и проповеди. Шах Ирана приказал повесить на главных площадях столицы самых заядлых членов секты, чтобы доказать, что бехаисты такие же смертные, как и все остальные.
По законам секты \»бехаи\», наследство умершего достается жене, детям, внукам, родственникам, а одна двадцатая часть — идет на нужды просвещения. В конце концов, суд признал законными наследниками Нагиева его двух жен мусульманку и грузинку.
…Про \»чудачества\» Ага Мусы рассказывали множество забавных историй. Например, он придумал оригинальный способ расплачиваться со своими служащими на промыслах, кораблях, с управляющими доходных домов и земельных владений. На стене в конторе висело по два мешка для каждого промысла, корабля или землевладения: мешок прихода и мешок расхода. Управляющий промыслом или доходным домом, капитан корабля приходили в контору, брали деньги из мешка расхода и уходили. Зачастую оказывалось, что в мешке нет денег, и тогда они обращались к Нагиеву.
\»Отец мой, — пожимал плечами Ага Муса, — значит, вы ничего не прибавили в торбу прихода. Потому торба расхода пуста. Я не могу платить деньги задарма. Приносите доход, тогда и получайте свое жалованье\». Однажды Мусе Нагиеву сообщили, что в Зангезуре продают богатый медный промысел и посоветовали приобрести его. Ага Муса спрашивает: \»Медь, как нефть, — бьет фонтаном!\» Собеседник удивленно отвечает:
\»Аллах с тобой, Ага Муса, разве медь может бить фонтаном. Конечно, нет\». Ага Муса отвечает: \»В таком случае мне этот промысел без надобности. Я люблю фонтан. Какую такую медь можно найти под землей, в кромешной тьме!\»
Нагиева дважды похищали с целью получить за него богатый выкуп. Однажды его силком сунули в фаэтон, завязали глаза и, доставив в какую-то лачугу, потребовали десять тысяч рублей. Ага Муса, не растерявшись, отвечает: \»Тысячу рублей и ни копейки больше\». Ему пригрозили смертью, но он лишь рассмеялся: \»Отец мой, можешь меня убить, но тогда ты не получишь и эту тысячу\». Завидной силой воли надо было обладать, чтобы спорить с грабителями перед лицом смерти. Его три дня держали в этой лачуге — кормили, поили, уговаривали, угрожали, но так и не смогли \»выжать\» более тысячи. С тем и отпустили.
Правда, второй раз нашла коса на камень. Украли его в конце декабря 1908-го года. Он любил рассказывать о том, как его похитили: \»Наняли мы с Баба Самандароглы фаэтон и приехали ко мне домой, туда, где багировский сквер. Я спустился с фаэтона первым (по всей видимости, чтобы не платить фаэтонщику за проезд), а Баба задержался, чтобы расплатиться с извозчиком. Стал подниматься наверх по лестнице и вдруг, откуда ни возьмись, окружают меня четыре дюжих детины с револьверами в руках. Ни звука, говорят. Если пикнешь, пристрелим на месте! Пришлось подчиниться. А что ты станешь делать, отец мой, когда на тебя четыре револьвера направлены! В общем, пошел я к выходу, а тут нам Баба навстречу. Они и его зацапали. Вышли на улицу.
Смотрю: два фаэтона подъезжают. У них всѐ заранее было устроено. Подтолкнули они нас к фаэтону, двое сели напротив нас, а двое в следующий фаэтон. И поехали мы в сторону Большой Морской. Разбойники выразительно на револьверы показывают, мол, если вздумаете звать на помощь, устроите переполох, вам не поздоровится. Едем мы себе, значит, тихо-мирно, проехали по Большой Морской, свернули на Торговую, затем на Колубятинскую и оттуда на Воронцовскую. По пути знакомых встречаем, они нам рукой машут, папахи снимают, я в ответ улыбаюсь как ни в чем не бывало. Смех и грех!
Возле бани \»Фантазия\» фаэтоны остановились. К четырем молодчикам присоединились еще четверо мужчин. Посовещались они о чем-то, а затем приказали фаэтонщику трогать. Через некоторое время ссадили Бабу и велели идти прямо домой, никому ничего не говорить. Иначе, говорят, мы тебя из-под земли найдем. Меня тоже высадили и долго вели по Шемахинской улице, а затем по кривым окраинным улочкам города. Видимо, следы запутывали. Короче говоря, пришли мы в \»Извозчичью\» слободу. Это неподалеку от Кишлов.
Через несколько часов меня хватились искать, подняли на ноги полицию. Допрашивают Бабу, а он ничего толком объяснить не может. Баба ведь — человек приезжий, и улицы Баку хорошо не знает. Полицмейстер снарядил на мои поиски сотню казаков. Да еще несколько десятков конных городовых.
А меня, тем временем, привели в какую-то чайхану, посадили у самовара, принялись потчевать чаем с шор-гогалами. Я от угощения не отказался, потому как был голоден.
Они себе кушают, смеются, шутят. На меня внимания не обращают. Вдруг кто-то говорит, что Извозчичья слободка и Кишлы окружены конными казаками и городовыми. Мои грабители пропустили это известие мимо ушей. Сидят себе и зубоскалят попрежнему. Честно говоря, мне они даже понравились. Двое были мусульманами, двое армянами, остальные — русские и грузины. Главарь шайки коренастый крепыш — грузин. Брюнет с редкими оспинками на лице. Хорошо по-нашему разговаривал. Правда, он все больше молчал. Остальные его побаивались. Уж очень грозным был его взгляд. Поглядел он на меня и говорит неторопливо: \»Ага Муса, ешь-пей, веселись, бог знает, кто до завтра в живых останется\».
В общем, поели они, попили чаю, наговорились вдоволь. Грузин вдруг сказал:
\»Ну все, хватит! -и поднялся из-за стола. — Пошли!\» Вышли мы из чайханы, сели в фаэтон. Вдали на лошадях гарцевали казаки, обшаривая слободку.
Когда мы свернули на проселочную дорогу, навстречу нам вышли околоточный и городовой. Они замедлили шаги. Грузин многозначительно посмотрел на них. Они опустили головы и отправились дальше. Темнело…\»
На этом месте Муса Нагиев обрывал свой рассказ. И сколько его ни пытали, что было дальше, он, качая головой, отвечал: \»После доскажу…\»
О похищении Нагиева и его освобождении по городу гуляли самые различные слухи. Будто бы между грабителями и главным управляющим Ага Мусы долго шли переговоры, в которых принимал участие сам Гаджи Зейналабдин Тагиев. Сторговались на 100.000 рублей.
В апреле 1909-го года в газете \»Бакинец\» появилась заметка о том, что к делу похищения миллионера Нагиева приложил руку бывший заместитель бакинского градоначальника, ныне заместитель военного губернатора города Батума Т. П. Шубинский, который именно из-за этого спешно покинул Баку и устроился на службу в Батуме. Называли даже точную сумму, полученную Шубинским от грабителей, -26 тысяч рублей.
В другой корреспонденции сообщалось следующее: \»Среди населения распространились слухи об аресте бывшего заместителя бакинского градоначальника, а ныне заместителя военного губернатора Батума Шубинского.
Рассказывают, что наместник Кавказа, вызвав к себе полковника Шубинского, лично сорвал с него все ордена и, обвинив его в том, что он соучастник похищения Мусы Нагиева, заключил под стражу\». Слухи ширились, обрастали всевозможными небылицами. Появлялись многочисленные \»свидетели\», которые все видели своими глазами. Договорились даже до того, будто бы похищенный миллионер все это время просидел в подземелье градоначальства.
Впоследствии Муса Нагиев признался, что после долгого блуждания на фаэтоне по ночному городу, его в самом деле сунули в какое-то подземелье. Правда, подземелье это было увешано коврами, состояло из нескольких комнат, было обставлено европейской мебелью и пр… Заводили граммофон, кормили вкусно. Так что он на грабителей не в претензии.
Как бы там ни было, получив огромный выкуп в сто тысяч рублей, члены разбойной шайки доставили Ага Мусу прямиком в дом Гаджи Зейналабдина Тагиева, где и окончились его злоключения… После этого случая Нагиев сделался еще скупее. Выжимал из своих рабочих все, что мог, а платил копейки.
Как-то забил на одном из его Биби-Эйбатских промыслов нефтяной фонтан. Ага Муса взмолился: \»Ребятки, дорогие, вызволите из беды, перекройте вы его глотку. Ведь если пожар начнется, мы все вылетим в трубу. А сколько нефти задарма пропадает! Вон уже соседи поставили насос и качают нашу нефть в свои амбары. Я вас одарю, родные мои\».
В общем, навалились всем миром и усмирили фонтан. А после потребовали у хозяина обещанной награды. Нагиев сразу же стушевался: \»Батюшки мои, ребятушки, да откуда же мне взять! Вы же сами свидетели, сколько нефти даром пропало…\» На следующий день на промысел случайно заехал сын Мусы — Ага Исмаил. Рабочие пожаловались ему, что Нагиев не выполнил обещания. Ага Исмаил велел привезти две арбы сахарных головок и раздал каждому рабочему по головке да по пять рублей. В это время заявляется Нагиев-старший. Узнав, что здесь происходит, он ринулся вперед с криком: \»Батюшка, а где мой пай! Когда с фонтаном сражались, я едва на том свете не побывал. Мне тоже подарок полагается…\»
Несмотря на то, что Нагиева прозвали в народе скупым, он иногда делал довольно крупные пожертвования на дела просвещения. Так, взяв шефство над бакинской реальной школой, он платил за содержание двадцати пяти мусульманских ребятишек в подготовительных классах. В результате, за короткий срок число учеников-мусульман составило 50%.
…Все скважины на Биби-Эйбатских промыслах Ага Мусы давали много нефти. Это свидетельствовало о том, что под водами залива также находятся богатейшие нефтяные месторождения. Когда городская управа приступила к торгам нефтеносных земель, находящихся под водой, началось настоящее столпотворение. В то время как пуд нефти стоил двадцать копеек, нефтепромышленники приносили письменное обязательство заплатить в казну за 100.000 пудов нефти 300.000 рублей, то есть три рубля за пуд. А брали они на себя подобные обязательства потому, что стремились любой ценой завладеть участками, которые таили в себе миллионы тонн нефти и которые окупили бы самые дорогие затраты. Купив землю, хозяин сразу же принимался бурить скважину, ревниво поглядывая на участок соседа: а ну, как тот опередит его! Задабривали буровых мастеров, подкупали управляющих соседними промыслами, чтобы выведать, как ведет себя нефтяной пласт, на какой глубине залегает, чем они бурят, и т. д. Чтобы не выпускать из рук нефтеносные участки, хозяева были готовы часто платить штрафы в казну.
Нафталан в Биби-Эйбате был весь пропитан нефтью, на воде вскипали пузырьки газа. Местные жители, отъехав от берега на лодках, собирали нефть в ведра, наполняли бочки и везли на продажу. Порой молодежь, чтобы развлечься, поджигала бумагу или какую-либо ветошь и бросала ее в залив, туда, где пузырился газ. В море вспыхивал огненный столб. В праздник Новруз-байрама, в выходные дни да еще в честь именитых гостей нередко устраивали подобные фейерверки. Известный французский писатель Александр Дюма, будучи в Баку, имел удовольствие наблюдать эту иллюминацию:
\»Матрос взял в обе руки по пучку пакли, зажег его от фонаря и бросил в море. В ту же самую минуту на пространстве в четверть версты море вокруг нас воспламенилось. Воображаю, какой страх напал бы на новичка, который, проходя этим местом, зажег сигарету бумажкой и, бросив эту бумажку в море, увидел, что море разгорелось, как огромная пуншевая чаша… Мы плавали буквально посреди пламени. К счастью, это чудно-золотистого цвета пламя походило на пламя спирта, и мы едва чувствовали его приятную теплоту. Успокоившись, мы могли смотреть еще с большим вниманием на это фантастическое зрелище. Море горело островками, более или менее обширными; некоторые были шириной в круглый стол на двенадцать приборов, другие величиной с тюльерийский бассейн.
Мы плавали в проливах, хотя иногда гребцы, по приказанию капитана, перевозили нас по этим горящим островкам. Это было, конечно, самое любопытное и самое магическое зрелище, какое только можно себе представить, и какого, я думаю, не найдешь нигде, разве только в этом уголке света.
Мы провели бы здесь всю ночь, если б не заметили, что волны и ветер стали постепенно усиливаться. Сначала погасли маленькие острова, потом средние и наконец большие…
— Пора, — сказал капитан, — возвращаться в Баку, а то, пожалуй, нам придется отыскивать на дне моря причины загадочного явления на его поверхности.
Мы стали удаляться. Вскоре сильный северный ветер увлек наше судно от мечети Фатьмы. Но руки наших гребцов преодолели силу ветра, как он преодолел силу огня и погасил его…
Когда мы приблизились к порту, один из наших матросов зажег факел. По этому сигналу шхуна капитана Фрейганга покрылась иллюминацией. Это было сигналом, к тому же, для всех военных судов, стоявших на якоре в Бакинском порту. Они тотчас же осветились, и мы прошли сквозь настоящий лес факелов…
Нет сомнения, что самый богатый владыка в целом свете, за исключением императора Александра Второго, не в состоянии устроить в своем государстве такой исключительный, необычный вечер, какой был дан нам, простым артистам. Да, действительно, искусство есть царь над императорами и император над царями\».*
______________
* А. Дюма. \»Кавказ\». — Тбилиси, \»Мерами\», 1988, с. 118- И 9.
По городу вдруг разнеслась весть, что нефтепромышленники решили осушить Нафталан и заложить здесь промысла. Об этом было послано прошение самому царю в Петербург. Вначале прошение отвергли, но затем, после обжалования в сенат, нефтяные магнаты добились своего и создали товарищество по осушению Нафталана. Одним из пайщиков был Ага Муса Нагиев.
Объявили международный конкурс на лучший проект по осушению залива. В конкурсе приняли участие более тридцати инженеров и ученых из Америки, Германии, Франции, Голландии, ну и, конечно, России. Прислали свой проект инженеры, которые проектировали знаменитый Суэцкий канал, соединивший Африку и Азию. Предложения были самые различные. В конце концов решили возвести плотину и отделить Нафталанский залив от Каспия, а воду откачать насосами, заполнив гигантскую впадину землей. В начале нынешнего столетия приступили к работе. Корабли должны перевезти миллион кубометров земли и камней. Осушение продолжалось до 1917-го года. Выполнили до 70% работ. Прерванное строительство продолжили в 1921-м году. Руководил работами по осушению польский инженер Потоцкий. Это был весьма талантливый инженер, который умело вел дело, несмотря на свою слепоту.
Осушенную местность назвали \»Бухтой Ильича\». В 1923-м году из пробуренной здесь скважины ударил сильный фонтан. Всю бухту залило нефтяным потоком. А затем случился пожар. Все население Баку участвовало в его ликвидации. После смерти инженера Потоцкого его похоронили на морском берегу в Бухте Ильича. Его могила и сейчас находится там.
Отрывок из книги \»Дни минувшие\».
Сулейманов Манаф
