Эльчин Сафарли — «Бакинский ветер»
Я говорю, что люблю бакинский ветер, и все на меня смотрят как на этакого заморского чудака. Мысленно крутят пальцем у виска, мол, за что любить, когда от него песок в глаза, разлетающийся мусор и сорванные планы отдохнуть у моря. И почему-то все забывают о том, что именно бакинский ветер, а не бездушные японские кондиционеры, прилетает на подмогу, когда почти плюс сорок, дыхание вот-вот остановится, но стоит присесть в тени чинара – и он тут как тут. Обдаст освежающий морской бриз, даже веера не надо.
Именно он, казалось бы обычный ветер необычного южного города, научил меня тому, что желание сделать приятное не должно таить в себе плана получить что-то взамен. Как и любовь не должна продаваться за любовь — только дариться. Иначе зачем она нужна такая? Легче на восточный базар сбегать. Там можно поторговаться и купить за полцены. На все виды человеческого счастья скидки не распространяются.
***
Мы встретились с ней в самый ветреный день июня. Она спешила на курсы французского языка при посольстве Франции, а я, сойдя с Молоканского садика, шел по бывшей Карганова в сторону набережной. Разбушевавшийся ветер швырял из стороны в сторону июньскую жару, поднимал юбки смущенных девиц, выдергивал из рук пенсионеров свежие газеты. И нас он столкнул лбами, когда она выронила учебники, а я принялся помогать собирать их. Она, заложив прядь за ухо, смущенно проговорила «спасибо». Мы так и разошлись бы, если я не заговорил бы с ней. Сразу влюбился в ее мягкий прищур, меланхолично шершавый голос и тонкие руки, на запястьях которых шумели браслеты из мини-кокосов… Смутно помню, как все развивалось дальше, — в любви время теряет значимость.
Все самое светлое в моей жизни началось с нее. Мы засыпали в тени высокого эвкалипта, и в тот миг одиночество «до тебя» казалось вполне оправданным – стоило так долго мечтать о ней, чтобы спустя годы встретить ее. Я даже себя не помнил в происходящем. Только ты и июньский ветер.
Любили друг друга без претензий на будущее, без оглядки на прошлое. Без всяких условностей, пошлостей. Нам хотелось любить, и мы любили. Нарезали время на те куски, которые были удобны нам. Мы сами выбирали, будет день или ночь, ноябрь или май. Какой бы месяц ни был, в нем обязательно присутствовал ветер. Хотя в Баку он практически круглый год. Меняется лишь направление и содержание – с южного гилавара на северный хазри, и наоборот.
Ты любила гилавар, ветер, рожденный в знойных желтых пустынях и наполненный бархатистой морской влагой, я – чуть эгоистичный хазри, врывающийся в теплый город из заводи холодных океанов. «От женщины зависит теплота в доме, в отношениях. Везде, во всем. Женщины, в отличие от мужчин, отправляются на поиски счастья самостоятельно. Полагаемся только на себя. А вы, мужчины, ищите ту, кто будет в вас верить. Вам нужна та, кто расставит за вас ударения, тогда как все необходимое вы готовы написать сами».
Окружающие не разделяли нашу любовь к бакинскому ветру. «Вы посмотрите, что он творит! Снес в Новый год елку сначала на площади АзНефть, потом на — «Азадлыг». Совсем распоясался». Мы смеялись, но одновременно нам становилось обидно за главного персонажа нашего города. Бакинский ветер напоминал кентервильское приведение из сказки Уайльда. Такое же доброе внутри, такое же непонятое снаружи.
***
Мы сидим с ней в маленькой кафешке в сердце Старого города, где подают вкусные кутабы с зеленью. Запиваем их зеленым чаем с мятой. В наших предпочтениях, как и в Баку, вечный контраст Востока с Западом.
Я вспоминаю о моей бабушке по маминой линии – Соне. Она жила в Амираджанах, в одном из старых поселков Апшеронского полуострова, в шестнадцати километрах от Баку. Там много солнца, оно на ладони неба, и на него можно смотреть со всех сторон, благо зданий-высоток нет.
Люблю Амираджаны за детство, которое прошло в здешних улочках-даланах, по ним пять раз в день разливался азан с живописно красивой мухтаровской мечети. За тутовники, деревья-долгожители, под сенью которых играл часами напролет. А в первые недели июня мы с братом Чингизом взбирались на его могучие ветки, чтобы поесть сладкие плоды черно-бордового цвета. Их сок стекал по рукам, подбородкам, оставляя бурые пятна на нашей одежде. Они не отстирывались, но родителя нас не ругали – амираджанское лето без следов тутовника немыслимо.
Бабушка Сона готовила в печи-тендери потрясающие кутабы. То, что мы едим сейчас, жалкое подобие. Кутабы бабушка затевала исключительно в холодную погоду, когда дул хазри, умудрявшийся проникать в дома через самые крошечные щели. Бабушка готовила амираджанские кутабы, они отличаются от общеизвестных бакинских формой лепки и тем, что в их фарш добавляют рубиновые зернышки граната. «Лепить их меня еще твоя прабабушка Пярзад научила. Еще во времена когда Амираджаны назывались Хиля. Поэтому их именуют хиля-кутабы. Гранат в них в самый раз, баранина ведь жирная, без кислинки никак». К хиля-кутабам Сона подавала абгору, забродивший сок незрелого винограда. У нее в погребе всегда хранились пара бутылок этой настойки — лучшего лекарства для гипертоников пока не придумано…
Терраса кафешки пустует, народ появится ближе к вечеру, нам хорошо в тишине Старого города. Он раскинут в самом центре Баку, но в нем всегда необъяснимая тишина, будто сверху его накрыли невидимым куполом. Тем временем гилавар разгоняет по воздуху тополиный пух. Все, чихая, в один голос жалуются на «летний снег». Ну прямо как дети малые! Тополиный пух — это такое очевидное – ну, не то чтобы зло, да просто жизнь, как жара летом или снег зимой. Полетает, помучает с недельку, перестанет, и больше не придется стряхивать с век пушистые нетающие «снежинки».
В унисон моему рассказу о детстве в Амираджанах она вспоминает о своей бабушке, которая тоже в дни царствования хазри собирала семью на кутабы. И так удивительно, что две совершенно разные семьи объединены одной традицией. Потом вспоминаешь: это же Восток. Здесь до сих пор уважают традиций, как бы мы ни интегрировались в Европу или, скорее, Европа ни интегрировалась в нас.
Ее бабушка родом из Новханов, тоже старого апшеронского поселка, славившегося кутабами из верблюжатины. «Я их в детстве очень любила. Вкусные, нежные, во рту таяли. Однажды мама рассказала, что в начинке мясо верблюда, а я, парниковое дитя города, испытала настоящий шок. Долгое время не притрагивалась к бабушкиным кутабам. Лишь несколько лет назад снова начала есть их. Согласись, что верблюжатина сильно напоминает говядину, с трудом отличишь…» — «Да! Первый раз поев новханинские кутабы, я тоже подумал – говядина. Кстати, мясо верблюда считается диетическим, в нем нет внутренних жировых прослоек».
***
В характере бакинского ветра есть черта уходить в себя на время. Бывает, неделями не появляется в городе, давая передышку флагам на флагштоках. В детстве в такие дни я гулял с высоко запрокинутой головой, рассматривал сквозь осколок зеленого бутылочного стекла застывшие облака. В один из таких дней мы с ней разошлись. Именно разошлись, а не расстались. Просто тот единый путь, наш путь, расслоился на две кривые, оброс поистине китайскими стенами, и мы перестали видеть другу друга. Она уезжала, поступив в университет в Париже, а чувства не у всех растягиваются в расстояния.
Когда мы разошлись, я в отчаянье дождливых дней подумал: все, конец, смысл жизни утрачен. Его навсегда унесло ветром. Прошло время, ветра уходили и снова возвращались. Наступил день, когда я понял, что любой смысл жизни — надуманное нечто, во что мы верим по собственному желанию.
Сейчас я верю в то, что есть сейчас. В пространство, ощущение, в котором нахожусь на данный момент. Каждое утро открываю окно и заполняю себя новым днем. Таким, какой он есть. Помню, мой дедушка Асад, отстреливая воробьев c отяжелевших крон хурмы, говорил: «Малыш, не умеющий владеть временем не может владеть собой». Я тогда не понимал этих слов, но почему-то запомнил их, вызубрил назубок. Понадобились.
